Нам с Соней было восемь и семь лет соответственно – я старше сестры на год – когда наш папа, по словам бабушки, «спятил», и ушёл от мамы к другой женщине. А меня забрал с собой. Я с трудом сдерживал слёзы, а Сонька просто рыдала и хваталась за меня. Не отпускала.
У меня все эти годы была сестра. Да, иногда её хотелось прибить. И мы дрались. Делили всё на свете с боем, даже то, что не нужно было Соньке – например, машинки и солдатики. Или мне — куклы. Отобрать и оторвать голову – любимое развлечение из детства, которое я помнил. Потом мы получали от родителей, слёзно мирились, вместе ремонтировали кукол и машинки. У меня была сестра! И мама. А теперь нас разлучали.
— Ты не должен обижаться! Я просто не справлюсь одна с двумя. Вы же оба гиперактивные до ужаса. Папа твой — порядочный человек, согласился всё миром сделать. Вот, поедешь мачеху допекать. А выходные и каникулы вместе с Соней будете. — уговаривала меня мама.
— У него, или у тебя? – ворчливо спросил я.
— У меня, конечно. Вряд ли твоя мачеха вас двоих вытерпит.
— Ну, и отлично, что не вытерпит! И выгонит нас с папой.
Мать улыбнулась сквозь слёзы. А мне было больно. За что она бросает меня? За что на с Соней разлучают?
— Сынок, я тут. Рядом. Ты знаешь, где твоя мама, если она тебе понадобится.
Когда я увидел папину новую жену, у меня, восьмилетнего тогда, отвисла челюсть.
— Привет, я – Рита. – радостно сообщила мне девушка. – А ты, наверное, Максим?
— И сколько тебе лет, Рита? Шестнадцать?
Отец отвесил мне формальный подзатыльник, а девушка засмеялась.
— Спасибо, польстил. Мне двадцать.
— Почти угадал. – фыркнул я.
С Ритой оказалось весело. Она была лёгкой и простой. Но я своим детским сердцем понимал, что это – не хорошо. Скорее, плохо. Когда отец надоест ей, она легко и просто, в полном соответствии со своей сутью, перешагнёт через него, и пойдёт дальше.
Первое время отец отвозил меня на выходные к маме с Соней. Потом это случалось всё реже и реже. Мама ругалась на меня, что не приезжаю. Но мы росли, учёба занимала всё больше времени, у Сони были свои подружки, как и у меня друзья. Школа и друзья – времени кататься в гости было всё меньше. Мы отдалились. Так прошло почти шесть лет.
Как-то я решил заехать к матери сам. Вечером. Мы гуляли с пацанами недалеко от моего старого дома, и я подумал, что надо зайти.
— Привет, мам!
Она побледнела и схватилась за сердце.
— Что случилось?!
— Ничего. Ты что?
— Господи! Что это я, действительно? Сынок в гости приехал, а я… проходи, проходи, Макс.
Она зацеловала, заобнимала меня. Мне только исполнилось четырнадцать, я не очень любил все эти розовые сопли, но от матери терпел. Мы и правда редко виделись.
— А Сонька где?
— А. У Таньки сидит. Чего-то там они снимают в какой-то ток.
— В тик ток.
— Ну-ка, и чего это?
— Да тебе не будет интересно, мам!
— А может будет? Ты покажи. Сонька, зараза, дерзит только. Не показывает ничего.
— Хочешь, я ей выпишу рецепт от дерзости?
Мама засмеялась. Я засмотрелся на неё. Она же молодая и красивая. Чего одна сидит? Спрашивать у матери такие личные вещи я не стал. Решил, что не моего ума это дело.
— Хочешь, пирожков настряпаю?
— Долго же!
— Вообще недолго! Я же мастер у тебя, ты знаешь.
В тот вечер я предупредил отца, что не приду. Останусь у мамы. Он сказал мне по телефону:
— Молодец, сынок. Соне с Настей привет передавай.
Мама пекла пироги. Пришла Сонька. Мы вместе показывали маме тик ток, и установили ей на телефон приложение. Потом пили чай с пирогами, и я грустил о том, что такие минуты бывают настолько редко. Когда мы вот так сидели последний раз? А если бы я не оказался случайно в этом районе? И не заехал бы? Надо приезжать к девчонкам, я так их люблю. Так люблю!
Перед сном я взял с серванта фотографию. На ней мы всей семьёй были сняты в кафе, в Лазаревском. Загорелые, довольные, дружные. Фото выглядело как пазл. Что отец наделал? Глупость всё такая. И мать одна, наверное, потому что любит. Ждёт, что вернётся. «Он вернётся, мам. Надоест Рите, и вернётся».
Это случилось хуже, чем в моих мыслях. Такого я не хотел! Рита с отцом жили прекрасно. Деньги у отца были, он много работал, купил квартиру, — кстати, поближе к маме с Соней, — и мы переехали из Ритиной в новую. Почти не прожили там ничего, когда Рита с папой поехали на выходных прыгать с парашютом.
— Едем с нами. – позвал отец.
— Не. Я не люблю это всё.
Ближе к вечеру мне позвонила Рита и со слезами, срывающимся голосом сообщила, что отец в больнице, а ей страшно, так страшно, — она не знает, что делать. В голове строем побежали мысли. В больнице. Наверное, разбился – не раскрылся парашют. Но в больнице, а значит жив. А это уже не так плохо.
— Не реви, я уже еду. Куда?
Она назвала больницу. Я собрался, подумал позвонить матери, и не позвонил. Чего звонить, я сам ещё толком не в курсе. Приехав на Октябрьскую, я узнал, что отец лежит в отделении сосудистой хирургии. Внутрь меня не пустили. Я позвонил Рите:
— Меня не пропускают, спустись.
Рита вышла. Она уже не плакала. Вот так просто – час назад плакала, и уже нет. Легко и просто, как она сама.
— Почему сосудистое? Ничего не понимаю. Что случилось? Парашют не раскрылся?
— Он не прыгал с парашютом. Ему в самолёте стало плохо. Врачи говорят, и н с у л ь т.
— Весело. – я мало что знал про и н с у л ь т, но знал, что ничего хорошего это слово не означало.
— Нам тут делать нечего. Нам позвонят. Идём домой. Ругаются, что я там сижу. Женю обследуют пока. Когда всё будет понятно – нам позвонят.
— Я понял с первого раза. Что нам позвонят.
Мы поехали домой. Я несколько раз брал в руки телефон, чтобы рассказать матери, и убирал его обратно. Как о таком расскажешь? Самому страшно знать, ещё на мать всё это вывалить?
Рита дождалась звонка. Мы навестили отца. Его частично парализовало, но операцию делать не пришлось. Врачи сказали, что это лучше, чем если бы делали. Не умеют у нас пока хорошо делать такие операции – могли бы задеть мозг. А так – всё в руках отца. Сможет восстановиться. Не сразу, но… сказали, в общем, чтобы мы радовались. Я и радовался. А Рита – нет. Она стала задумчивой и отстранённой от ситуации Ушла Рита раньше, чем отца выписали из больницы. Я просто пришёл из школы один раз, и понял, что её вещей нет дома. Ушла, и даже записку не оставила. Я позвонил Рите — телефон был выключен. Четырнадцатилетний я сел в кухне на табуретку, и весь мир будто лёг тяжёлым камнем мне на плечи. Хотелось и надо было с кем-то поделиться этой ношей. «Мам, прости, мне придётся!» И я позвонил матери.
Она приехала тут же. С Соней. Заставила нас помогать с уборкой квартиры. Поставила стирку, приготовила обед. Отругала, что не позвонил сразу.
— Сразу она тут ещё была. – буркнул я.
— Здрасьте! А при чем тут она? Мы с твоим отцом семья в любом случае. Вон, вас каких родили и вырастили. Она тут, или не она. А я имею право знать, когда такое.
Мы привезли папу домой. Если он и был огорчён тем, что Рита его бросила, то даже виду не подал. Он только без конца благодарил мать за каждое движение. И всё говорил: «Ну, что ты, Настя, не надо было!»
Сонька дулась на отца, не хотела даже подходить к нему.
— Ты глупая! – сказала мать. – Обиженная маленькая девочка. Он мог умереть. А выжил. Радуйся. Это – твой отец.
— Угу, отец. Сам ушёл, и Макса забрал. Как я могу это забыть?
— Ничего, дочка. Ничего. Потом поймёшь.
Отец был молодым, крепким. Мама возила его на реабилитацию. Он быстро пошёл на поправку. Как-то раз я услышал их с матерью разговор в кухне:
— Настька, ты меня убиваешь своим великодушием. Я не стою тебя. Сам себя простить не могу, как же ты можешь?
— Люблю, вот и могу. – просто ответила мать.
Вот так просто и легко. В тот момент она напомнила мне Риту, но лёгкость мамы была другой. Тёплой. Светлой. Просто люблю и просто прощу. Я подумал, что несмотря на прожитое нами, мы – отличная семья.
— Подслушиваем? – прошипела Сонька мне в ухо.
От неожиданности я стукнулся лбом об косяк. Мать открыла дверь и посмотрела на нас. Отец сидел, отвернувшись к окну, и вытирал лицо обеими руками. И левой тоже! Ух ты! Да он уже совсем здоров.
— И чего шастаете тут? Я салат делать собираюсь. Будете салат?
— Будем. – ответила за нас двоих Соня.
— Ну, так неси мой телефон. Тик ток же надо записать.
— Чего-о? – спросил папа.
А мы с сестрой засмеялись, и толкаясь, побежали в комнату за маминым телефоном.