Стасик, Стасюшка … Теперь Станислав. Только Станислав. Теперь и самой приходилось называть его так. Теперь нельзя было в магазине рассказать:
– Ох, а мой-то Стаська – сорванец …
Теперь Станислав был хозяином в доме, и всё теперь зависело от него и подчинялось ему.
Шло начало двухтысячных.
Перед тем, как забрали его в армию, слыл он на селе в числе первых хулиганов. Сладу с ним не было. Настасья уж и рада была, что в армию пошёл, а не за решетку. Иногда близок был.
– Забрали твоего, наконец-то, а то ведь ни нам, ни тебе жизни не давал. Хоть отдохнёшь!
– Не преувеличивай, Клавдия, и твой – не лучше, – не соглашалась Настасья.
Принижать сына в глазах соседей она не любила. Ну, похулиганил чуток, с кем не бывает?
А вот после армии Стас вдруг изменился. Получил там права, и сослуживец Николай, живущий в областном центре, помог ему устроиться в организацию водителем-дальнобойщиком. Платили там … Не то что у них в селе! Организация была Московская и оплата труда дальнобойщиков была очень даже высока. И чем дольше он там работал, тем больше гордилась им мать. И жизнью своей начала гордиться. Выше голову подняла.
Ведь как она раньше жила? В беспросветной тоске. Муж помер рано, и осталась она у свекров в этом доме с дитём. Свекровь была жёсткая, но трудолюбивая, сама горбилась и невестке спуску не давала. А потом свёкр умер, а свекровь заболела, три года почти лежнем лежала. А Настасья разрывалась между уходом за ней, работой и растущим сыном.
Стаська рос почти сам по себе. Всем не до него было. Вот и отбился от рук в возрасте подростковом. Зато теперь … Ни чета многим!
Настасья и внешне расцвела. Поправилась собой, потихоньку ремонтировала дом, сменила в нём окна, купила мебель. Уже блистал новизной обложенный камнем палисадник и планировалась банька.
Она выравнивала, как по линейке обувь в прихожей, расчёсывала ворс на ковре, переставляла цветы и любовалась новой посудой на кухне. В доме царил уют.
Все заработанные деньги отдавал Станислав матери. Знал – она лишней копейки не потратит, так привыкла к постоянному безденежью, к вечной экономии.
А Настасья ежемесячно отправлялась в район, чтобы пополнить свой сберегательный счёт, а часть денег хранила дома – скоро и баньку строить.
Теперь уже соседка Клавдия казалась горемычной. Сын её женился, жить было молодым негде, а родили сразу двойню. Жили тут – у отца с матерью. Работал её сын по шабашкам, денег не хватало.
И через забор было слышно, какой тонкой нервной струной натянуты в семье отношения. Того и гляди лопнут. Клавдия жаловалась – устала.
А Настасья что? Когда сына нет, так вообще живёт себе в радость. Работала она в тот момент на складах леспромхоза – сутки — через трое. А в свои выходные – утром встала, по хозяйству пробежалась, в палисаднике покопалась, да и на бок.
– Вот пойдут внуки, тогда и поймёшь! – грозилась Клава.
Понимала Настасья, что наступит время – женится сын, но мысль эту от себя гнала. Ему и с матерью неплохо, все условия, только отдыхай. Успеет ещё, куда парню спешить?
А ещё жил какой-то страх в Настасье. Вот всё хорошо, а как бы опять не стало хуже. Она помнила и боялась страданий, лишений, злых людей, которые отнимут блага жизни, боялась болезни, бедности, беспомощности, да много чего боялась…
Вот идёт все хорошо, и пусть идёт. Любая перемена может спугнуть то, что есть. Вот и Стас сколько раньше грубил матери! А теперь грубости она вообще не слышит, всё у них тихо да гладко.
Домой приедет и никуда не ходит даже: ни к друзьям, ни в клуб. И девушки у него нет. По крайней мере никуда не убегает. Уж мать бы заметила.
– Ох, Клава, не нарадуюсь на Станислава. Серьезный он у меня вырос. Денежки откладывает, о доме мечтает, землю вот хочет брать под строительство. И ведь всё заранее продумывает: сначала дом, а уж потом семья, – Настасья косилась на соседку. Клава намёк понимала – не чета её сыночку Настасьин Стас.
Встретила как-то Настасья классную руководительницу Стаса, поздоровались. Та о Стасе спросила. Не выдержала Настасья, упрекнула:
– Вот Вы, Екатерина Павловна, все балбесом его считали, из школы выгоняли, тюрьму даже предрекали – помню я. Говорили, что плохая я мать, не управляюсь с ним. А он всем нос утёр. Зарабатывает побольше некоторых, дом ремонтирует и никуда не ввязывается. Такой вот сын у меня вырос.
Екатерина Павловна на это ничего не ответила. А Настасья рада была, что высказалась, так им и надо, учителям этим. Ничего хорошего от них Настасья и припомнить не могла. Только учат да винят. Она гордо подняла голову и направилась дальше.
Но, как известно, жизнь полна сюрпризов и не только приятных…
И вот случилось.
Когда Станислав уезжал, Настасья поднималась рано – сына собрать надо в долгую дорогу. Его Камаз стоял под окнами. И в этот день, после того, как сын уехал, она решила прилечь.
Но проснулась от громкого звука подъезжающей машины. Выглянула – сын вернулся. Забыл что? Она выбежала во двор. Из кабины сын помогал спуститься молодой черноволосой женщине с детьми.
На руках Стас держал девочку лет двух, а за подол матери держался лопоухий мальчуган лет пяти. Сын выгружал сумки.
– Мам, знакомься, это Маша. Она у нас поживёт.
Настасья посторонилась и вся эта непонятная компания с сумками и баулами направилась в её дом. Стас быстро расположил их в его комнате. Все наскоро. Видно было, что он спешит.
Уже запрыгивая в кабину, он ответил сыплющей вопросами матери:
– Мам, успокойся. Прими, как своих. Это Колькина жена, но они разбежались. А я может и женюсь на ней. Денег у неё нет совсем. Ты дай ей, сними там с книжки, если надо.
С тем и уехал, оставив мать додумывать свои думки и решать проблемы с новыми жильцами.
А в дом уже заглянул хаос. Привычный Настасье порядок был нарушен. Не там стояла обувь, валялись детские вещи …
Маша по-хозяйски располагалась в Стасовой комнате. На его кровати прыгала малышня. Настасья зашла туда:
– А кто вам разрешил прыгать? – прикрикнула на детей, – Уж Вы, пожалуйста, просматривайте за ними, раз явились в чужой дом, – обратилась к Марии и вышла из комнаты.
Она ещё не пришла в чувства и вообще не понимала, что произошло. Вот только что она спала, проводив сына, и теперь мир её перевернулся. Мало того, что сын грозится жениться на женщине с двумя детьми, он ещё и притащил её в дом и велел матери дать ей денег. А с какой стати?
Маша эта, наверняка, постарше сына. Не так, чтобы красавица, обычная – темные волосы по плечи, прямой нос, худощавая. Сынишка её вообще неприятный, лопоухий и костлявый, а девочка ещё совсем мала. Зачем им такая обуза? Зачем ему это?
Прошло часа два с момента появления в доме квартирантки с детьми. Они не выходили из комнаты. Там слышалась возня детей.
Настасье стало стыдно. В доме гости, а она и чаю не предложила.
Она накрыла чай, остатки утреннего завтрака, и позвала новых жильцов.
Настасью раздражало всё: то, как мальчишка положил жирные руки на белую скатерть, как девочка схватила с подоконника её любимую вазу и чуть не уронила, как спокойно на это реагирует их мать.
Пока пили чай и кормили детей, поговорили. Оказывается, Маша – как раз и есть жена сослуживца, который помог Стасу с работой. Муж узнал о её связи со Стасом и выставил из дома с чемоданами. Дом принадлежал его отцу, и он имел полное право. Маша оказалась на улице. Вот Стас и привез её к себе.
– Ох! Так ведь уволят теперь! Компания-то ведь как раз твоего свёкра, получается.
– Возможно и уволят, – грустно сказала Мария и продолжила кормить дочку.
Она не понимает, – думала Настасья. Она не понимает, какую беду принесла в их дом. Всё рухнуло в одночасье. Не будет приличного заработка, покоя, уюта … А будет позор – сын притащил в дом чужую бабу с двумя детьми.
Большое личное бедствие — плохой учитель милосердия. Сейчас Настасья и думать не хотела о том, что сын виноват, о том, в каком положении оказалась молодая женщина с двумя маленькими детьми. Не до неё ей. Горе притупило чувствительность сердца, которое страдало от собственных мучений. Оно то колотилось в груди, то застывало в ступоре.
За что всё это? И почему так именно с ней?
Она ожесточились на Марию и детей ещё больше. Денег немного дала, как велел сын, но за стол больше с ними не села. Показала – где стоят кастрюли и разрешила готовить.
Огрызалась из-за нарушенного домашнего порядка.
– Мам, а почему тётенька такая злая? – услышала вопрос от маленького Максима, обращённый к маме.
Будешь тут злая, когда вот так – как снег на голову!
Мария на общении не настаивала. Понимала – тяжело матери принять такое. Обе ждали Стаса. Только он мог разрешить все проблемы, или хотя бы ответить на мучающие вопросы.
Но горе – не беда. Самое плохое было ещё впереди. И если б Настасья знала это, не казались бы ей нынешние события такой уж трагедией.
***
Ощущение благополучия практически всегда прямо пропорционально нашей способности принять всё таким, какое оно есть. И очень часто обратно пропорционально ожиданиям.
Настасья не такого ждала от сына. Она не приняла ситуацию.
Её замечательный голубоглазый сын, высокий и статный красавец с блондинистым вихром на макушке, не мог привести в дом женщину старше себя с двумя детьми. Не мог!
– Кто это у тебя, Насть, шо за дети бегают? – Клавдия уже совала нос.
– Да это временно. Квартирантка. Стаса попросили её пристроить, а нам ить деньги не лишние, вот и….
Уж поверят, нет ли соседи, но эта версия была, по мнению Настасьи, самая верная на данном этапе. А там смотришь – сын и одумается.
Через неделю усталый и расстроенный вернулся Стас. Уже без Камаза. Его сняли со следующего маршрута, заменили. Предстояло увольнение.
Маша не удивилась. А Настасья даже заплакала. А когда отрыдалась, позвала сына на разговор во двор. Дома нормально поговорить было невозможно. Но разговор начал Стас.
– Ты чего это их отделила совсем? Питаетесь врозь…
– А я что обязана с ней и с её … Стас, это не дети, а какие-то пакостники, они весь дом уже развалили.
– Что-то не увидел я развалин. Ну, маленькие же. Не будут они тебе на месте сидеть. И вообще, не думал я, что ты такая неприветливая.
– А что мне их привечать-то? Скажи. Сам дел натворил, а теперь расхлебываешь. Да и она хороша – двое детей, а все туда же…
– Ну, хватит! Не смей так о ней говорить. Что ты знаешь? Ты знаешь, как она жила? Ты знаешь, какое там семейство? Они – страшные люди, а её бабка воспитывала полоумная, ей даже пожаловаться некому.
– Ага, вот она тебе и жалилась, да? Под одеялом …У тебя работа была – дай Бог каждому, а ты её на что променял? На то, чтоб чужих детей себе на шею повесить?
Стас ещё долго объяснял, как Машу там унижали, как оказалась она под властью двоих узурпаторов – мужа и свёкра, а Стас – типа спаситель. По крайней мере, таким он себя считал.
Они ещё долго пререкались, пока сын не махнул рукой. Чего обьяснять, если оба друг друга не понимают.
Всё, что Настасья поняла, так это то, что Маша с детьми тут останется, что будет она разводиться со своим мужем и хомутать Стасика.
Чтобы разобраться в своих чувствах, в переменах, произошедших в её жизни, Настасье сначала надо было принять ситуацию, но для неё – «принять», означало – «сдаться».
Ага! Не бывать этому.
Настасья так и не смирилась. Её покой, её благополучие пошли крахом из-за этой гулёны. Все увещевания сына шли мимо.
Спокойствие Марии её раздражало, а баловство детей бесило. Взгляды сына на Марию, Настасью расстраивали до головной боли. Вот ведь нашёл себе забаву!
Сердце матери ныло от боли за сына. Слепая любовь, надежды на то, что у сына всё будет лучше, чем у других, рушились на глазах. А виновница этого жила с ней в одном доме и строила сыну глазки.
До того было жалко Стасика … попал в сети!
Обуздать эту боль, ревность к посторонней ей девице, не получалось. Да ещё и дети подливали масла в огонь, превращая всё её домашнее хозяйство в сущий ад.
И однажды Настасья не выдержала. Станислава дома не было. Малыши толкались, и девочка Люба упала на напольную вазу. Мать схватилась за пораненного ребенка, а Настасья за разбитую вазу.
Мария попросила бинт, а Настасья – уйти их из дома.
Она кричала так, что возле забора выстроилось соседское семейство вместе с близнецами. Всё накопленное зло, обида за неосуществлённые мечты о благополучии сына, вырвались в истерику матери. Казалось, вот уйдет эта женщина и всё будет по-прежнему: заживёт она с сыном в тишине и покое.
Мария перевязала дочь и начала собирать сумки. Она вышла за ворота и села на чемодан. Идти ей было некуда.
На улице начал накрапывать дождь. В свой дом Марию с детьми позвали соседи – Клавдия с семьёй. Там и дождалась она Станислава, который ездил в поисках заработка.
– Стасик, Стасюшка, а как же я? Не уходи … не бросай мать.
Стас собирал свои вещи, он уезжал вместе с Машей и детьми. Куда – они не сказали.
Настасья выла в подушку, а Клавдия её успокаивала:
– Ну, что ты воешь-то, как о покойнике. Жив, здоров, влюбился. Вон он и деток уже полюбил, заботится…
– Ууу, – вырывалось у матери… Не приняла.
Настасья замкнулась, ушла в себя, ни с кем не общалась. Немного отвлекала работа, но дома наваливалась тоска. Не́ для кого было приводить в порядок дом, дела сыпались из рук, а вечера навевали ещё большую тоску.
В конце концов она выяснила через приятеля Стаса, что сын с Машей снял квартиру в соседнем селе, что устроился там на завод водителем.
Недели через две Стас всё же приехал к матери.
– Как ты мам?
Настасья ещё бычилась, но была рада. Значит уж не совсем обижен. Но когда сын заговорил о деньгах, опять запротивилась.
– Мам, это ж мои деньги. А нам сейчас нужны, мы квартиру снимаем, а зарплата небольшая. Отдай.
Настасья плача отдала часть тех, что были дома на баньку и пообещала снять с книжки ещё часть. Денег было жалко до ломоты в костях. Сумма была приличная, можно было землю взять, а теперь уйдет на эту … на чужих детей.
Так и пошло.Сын мать навещал изредка. Теперь он ездил на старом грузовике и приезжал, когда по работе надо было в эту сторону.
О Маше и детях они не заговаривали, как будто и не было её в жизни сына. И Настасья, по-прежнему, надеялась, что сын одумается.
И правда, через полгода вдруг сын пожаловался, что ему тяжело очень, но теперь уж и не знает как быть. Увёл Марию из семьи, и оставить сейчас её одну немыслимо. Тем более, что она беременна. В общем, устал сынок и жалеет о случившемся.
Настасья не обрадовалась, просто жалела сына ещё больше. Вот ведь вляпался!
Пропади эта Маша со своим семейством и её беременностью!
У Стаса родился сынишка. Они зарегистрировали брак. Сообщил он это матери через полмесяца после… Приехал, весь вымотанный, и даже есть не стал – бухнулся спать. А когда отоспался, рассказал, что со здоровьем у Маши были проблемы, еле выкарабкались.
– Лежит, как полотно. Под простынью не видно, до того исхудала. Говорю: Маш, поехали к матери, она поможет. А она как начала реветь … Не хочет она сюда. Ни при каком раскладе не хочет.
Как уж так получилось, но вскоре Стас с Машей купили небольшую квартиру. В деревне у неё умерла бабушка, продали дом, и какую-то сумму выплатил отец Машиных детей. Как и почему? Настасья не вникала, но за сына была рада.
В последнее время он приезжал к ней исключительно выспаться. Но и то хорошо. Внука Настасья так и не видела.
Но горе, как пьяный гость, всегда возвращается для прощальных объятий.
Беда пришла, как всегда, неожиданно. На работу вдруг приехал начальник смены и сообщил трагичную страшную новость. А Настасья так распереживалась от неожиданного визита начальства, что никак не могла понять смысла им сказанного.
– Анастасия Сергеевна, сын ваш разбился. Авария.
– Ясно. Хорошо.
Похороны Настасья помнила плохо. Её водили под руки, кололи уколы, совали под нос нашатырь. Конечно, там была и Мария. Краем глаза Настасья видела, что с кем-то в машине тут же был и маленький ребёнок. Но было Настасье не до них – она хоронила сына.
– Стасик, Стасюшка … , – её держали крепкие руки.
А потом не уходила от неё Клавдия, ночевала даже. Настасья почернела, совсем сдала, уволилась с работы.
Запущен был дом, огород, запустилась и она. Ходила в старом грязном халате поверх ночнушки весь день и даже дворовым хозяйством не интересовалась. Кур подкармливала Клавдия.
Потеря сына практически убила Настасью, отвернула от мира, от людей, ввергла в туман обид, угар, вырезающий каждую минуту по кусочку души, грызущий, манящий в черную пропасть.
Голова болела от воспоминаний, от жалости к сыну, от жалости к себе. Вернуть бы всё, разве так бы нужно было жить? Незаметные прежде, неоцененные мгновения всплывали в памяти.
Она поочередно то винила Марию, то винила себя. Всё шло по кругу. Если б она приняла их тогда, приняла с Машей. Может и не случилось бы беды? А если б вообще не случилось этой Маши? Как знать?
Ясно было одно – сына не вернуть. Жить не хотелось.
Но вот однажды вечером вслед за Клавдией в дверь скромно и боязненно вошла она – Мария. Настасья отвернулась. Зачем она здесь?
Клавдия была настойчива: пусть де Маша сегодня переночует тут. А то Настасья хандрила, а Клава приболела, ну или вид сделала, что приболела. Маша осталась.
Уснули они только под утро. Говорили и говорили о Стасе. В этот раз Настасья и уснула с улыбкой от этих воспоминаний.
А на следующий день Мария привезла детей.
***
На скамейке весеннего двора сидела Настасья. Её только что вывела невестка. А сама с дочкой, с пятнадцатилетней Любашкой, отправилась в огород.
Весна…Настасья помогать уже не могла, где уж ей.
Максюха их учился в институте, умный вырос парень, добрый, скромный и порядочный. Родной отец его уже пытался подтянуть к бизнесу, а Максюха сопротивлялся – весь в компьютере.
Во дворе, с растрёпанным за год ранцем, появился голубоглазый с блондинистым вихром на голове Сережка:
– А ну, подь сюды!
Сергей присел рядом, бурча себе под нос:
– Начинается …
– Чё? Мать сказала опять проблемы в школе? Чё натворил? – спрашивала Настасья внука.
– Да ничего я не натворил! Подумаешь, математичку обозвал, но я ж не знал, что она слышит.
– Эх ты! ?– Сергей получил лёгкий подзатыльник, – Мать у тебя такая хорошая, отец был замечательный! А ты?
– Да ладно, ба..
– Иди, щи там подогревай.
Внук отправился в дом. А Настасья, как всегда в такие моменты думала: весь в отца. Вот мать ругать его будет сейчас, а ей жалко. Подумаешь, подурил чуток, на то и детство. А учителя эти родителей только учат да винят.
Но пусть уж Мария поступает так, как считает нужным. Мария – она мудрая. Послал Настасье Бог такую невестку! И за что? За какие такие дела? Разве что – пожалел.
Тогда, в страшное для матери время, всепрощающая любовь Марии окутала Настасью, как пуховым одеялом, отогрела и возродила.
И, отогревшись, и Настасья всю себя отдала воспитанию внуков. И, видя, что материнская любовь Марии сильная и самоотверженная, растила и лелеяла Настасья уже не только родного, а всех троих по-равному.
А уж как привязалась она к Любашке, а Любашка – к бабушке.
Жизнь, как зеркало, которое само показывает, что нам надо сделать с собой. Иногда оно подсказывает – меняться надо кардинально, убирать все злые морщины. И изменения эти часто очень болезненны. А когда осознаешь это, тогда и отражение своё станет по душе.
Тогда и придёт ощущение счастья.