Нину Ивановну в посёлке многие побаивались. Строгая женщина редко улыбалась, всегда была серьёзной и рассудительной. Муж её, Иван Егорович, тихий и «мягкотелый», как его называли соседи, никогда не спорил с женой. Поэтому пара имела репутацию отличной семьи.
Одно было для Нины Ивановны досадно: единственного сына она родила, в то время как у сельчан и по трое, и по четверо детей в семьях было. В душе Нина Ивановна жалела, что Тёма у неё был один, но вслух всегда всем говорила:
— Один у нас, Тёмушка, но зато какой! И умный, и красавец, и послушный сын. Не пьянь, даже не курит. И работник отменный.
Соседки кивали, улыбались, и сердце строгой Нины Ивановны таяло. В те моменты улыбка освещала её лицо и глаза теплели.
Работала женщина заведующей почтовым отделением, и это тоже было предметом её гордости. Она любила свою работу.
Однако для неё стало чуть ли не ударом, когда Тёма, отучившись в городе на механика, вернулся домой с невестой. Татьяна совершенно не произвела впечатление на будущую свекровь.
— Сыночек, ты бы хоть предупредил, прежде бы нас познакомил, чем замуж-то её позвал… — нервно шептала она сыну, пока невеста гуляла по саду, рассматривая в загоне цыплят.
— Потому и не познакомил раньше, — улыбнулся Тёма, — знаю я тебя. Ты бы меня вмиг отговорила. И сама бы невесту выбрала, по своему вкусу. Да?
— А не грех в таком важном деле мать послушать, — отвечала шёпотом Нина Ивановна, — кто же так делает? И что ты в ней нашёл? Ни рожи, ни кожи, одна худоба. Смотреть страшно, гляди от ветра переломится. Ей и ведра воды не поднять…
— Ну и что? – прервал Тёма мать, — я люблю её мама, понимаешь? И она тоже меня любит.
— Ну, её-то я понимаю. Такого парня отхватила…
— Да ладно, я для тебя красавец, а на самом деле обычный парень. Это я ещё думаю: что она во мне нашла?
— Ты раньше так со мной не разговаривал, сынок. Всегда советовался, — сердито сказала мать.
— Так я вырос уже, мама. Я мужик, взрослый, хочу жениться на той, которую люблю, и разговор окончен.
Тёмка двинулся со двора в сад к своей Татьяне.
— Околдовала… — только и прошептала Нина Ивановна и ушла в дом.
После свадьбы молодые некоторое время пожили в родительском доме, пока шёл ремонт в коттедже, который дал им колхоз, как молодым специалистам.
Тёма, видя недовольное лицо матери, торопил рабочих с ремонтом и сам по выходным клеил обои, вешал полки на кухне.
Татьяна была вежливой и тихой. Она каждый вечер, придя с работы из своей бухгалтерии, спешила в свой коттедж. Мыла там окна, двери, наводила порядок во дворе.
Нина Ивановна не шла в коттедж, сдерживая своё любопытство.
— Вот будете новоселье справлять, тогда и позовёте, — говорила она.
Её муж, Иван Егорович, напротив, помогал молодым устроиться как мог.
— Ты на мать не смотри, — говорил он Татьяне, — и в голову лишнего не бери. Она только с виду строгая, а внутри рассудительная и правильная. Плохого вам не пожелает. Ведь единственный сын у нас. А как родишь малого, так и вовсе она растает…
Таня улыбалась. Но прошёл год, второй, а детей у молодожёнов не было. Нина Ивановна горевала, но снохе ничего не говорила. Только вздыхала на ответ сына:
— Нет. Пока нет, мама… Как что наметится, так тебе первой скажем. Подожди…
Тимофей и дома успокаивал Таню, которая чуть ли не каждый месяц плакала, когда понимала, что не может забеременеть.
До того равнодушная к соседям Нина Ивановна, стала ходить к ближней своей соседке Наталье. У неё было трое внуков, которые то и дело были под присмотром доброй бабушки.
— Ох, везучая ты бабка, Наталья. Ровесница моя, а уже троих внуков нянчишь! – говорила Нина Ивановна, глядя на играющих малышей.
— Так ты бы раньше замуж выходила, а то позднее меня вы женились, так что теперь горевать… — улыбалась Наталья.
— Мда, да и один сынок у меня, а у вас двое девок, — не задержали с внуками, вот как мои. И вдруг сноха моя больная? А? Как ты думаешь? В нашем-то роду стволух не было.
— Да погоди ты, поживут подольше, всё и случится. Она вон худенькая какая, в тело войдёт, нарожает ещё, — успокаивала Нину Ивановну Наталья.
— Ой, не знаю, — качала головой Нина Ивановна, — как сразу мне она не приглянулась, так и пошло у них не так…
— Да что ты? – удивилась Наталья, — нормальная она, симпатичная, молодая ещё. А ты на неё не сердись, а не то передастся ребёночку будущему это, и болеть будет… А что он будет, так это обязательно.
Нина Ивановна перекрестилась, пождала губы и вытерла глаза.
— Ты ведь умная женщина, Нина. Сходи-ка в храм наш, поставь свечи за их здоровье и Бога попроси о внучатах. Да не раз, а походи почаще. Только никому ничего не говори. А ещё случай расскажу, — продолжала Наталья, — у моей двоюродной сестры так было. Вот точно, как у вас. Сначала, как поженились они с мужем, года три детей не было. А они очень хотели. Тогда мать её, моя тётка, пошла в храм, поставила свечи за здравие всей семьи, помолилась до слёз, покаялась.
— И что? Дети пошли? – перебила её Нина Ивановна.
— Погоди, дослушай. Придя домой, она свечечку, что купила в храме, на кухне поставила, и давай тесто замешивать на ватрушки. Да пока замешивала, всё молилась, да просила Пречистую нашу деву Марию о внучонке. Тесто подошло. Напекла она ватрушек с творожком и позвала к себе дочку с зятем на чай.
Напились они чая, все довольные, обнялись. Тётушка моя прощения попросила у дочки, у зятя, мол, если вдруг, когда словом обидела. Но те прослезились, и тоже расцеловали мать, и тоже прощения попросили.
— И что дальше? – нетерпеливо перебила Нина Ивановна.
— А что? Догадайся! – улыбнулась Наталья, — кто бы другой рассказал – не поверила бы… А ведь это моя сестра. И понесла она через два месяца. Тётка, конечно, им ничего поначалу не говорила. Только стала постоянно в храм ходить и молиться. А раньше по праздникам только была. И вот теперь у них трое ребятишек…
Женщины замолчали. Они смотрели на играющих детей и умилялись их голосам, смеху.
Нина Ивановна поклонилась соседке и ушла, ничего не сказав более. А через три недели пригласила она сына со снохой на чай. Обстановка была тёплая, Тёма и Татьяна не могли не заметить перемены, произошедшие с матерью. Даже Иван Егорович то и дело засматривался на жену, будто впервые её видел.
А Нина Ивановна потчевала всех чаем. На столе высилась груда ватрушек с творогом на узорчатом блюде, стояли вазочки с душистым вареньем, мёдом.
— Ну, мамуля, ты сегодня превзошла себя, — улыбался довольный Тимофей, — четвёртую ватрушку ем… Что на тебя нашло?
— Верно, Нина Ивановна, — говорила Таня, — выпечка бесподобная, мне так никогда не суметь. Надо брать у вас уроки.
— Приходи почаще, — улыбнулась Нина Ивановна, — обязательно научу. Дело нехитрое вовсе.
После чаепития прошёл месяц, второй, третий… Нина Ивановна снова загрустила. Она молилась у иконок, а сама думала, что стала старой, наивной, верящей во всякие сказки, и вздыхала.
Но под Новый год в дверь постучали громко и настойчиво. На пороге стояли сын со снохой.
— Мама, мы к тебе с важной новостью, — заявили молодые с порога.
— Так не стойте в дверях, проходите, — позвала Нина Ивановна, проходя на кухню, — Иван, ставь чайник, я конфеты из комода принесу.
— Мама, отгадай, что у нас случилось? – спросил сияющий Тёма.
— Откуда я знаю? – заволновалась мать, — плохое что?
Нина Ивановна всматривалась в глаза сына. Отец поставил на газ чайник и тоже подошёл к ним.
— Не томи, что стряслось-то? — спросил Иван Егорович.
— Мы ждём ребёнка, я беременна, — тихо сказала Татьяна и счастливо улыбнулась.
— Ребёнка? – переспросила Нина Ивановна, сев на стул, – это точно, сынок?
— Точно, мама, пап… — Тимофей уже обнимал плачущую мать, отец стоял рядом и тоже, не стесняясь, плакал.
— Садись, Танечка, доченька, — с рыданиями указала на стул Нина Ивановна, — счастье-то какое…
Когда все чуть успокоились, мать спросила:
— Когда же роды?
— Врачи указали, что уже три месяца плоду, стало быть, к лету и малыш появится в нашем доме, — объявил Тёма, — раньше и говорить боялись: сами поверить не могли…
После чаепития сын с невесткой ушли к себе, а Нина Ивановна, присев на диван рядом с мужем, стала считать, загибая пальцы и что-то шепча.
— Что ты, Ниночка? Ведь сказали, что к июню, — сказа Иван Егорович.
— Да, — прошептала Нина, — а чай мы как раз в октябре и пили. С моими ватрушками… Боже ты мой…Матерь пресвятая…
— Отдохнуть тебе надо, ты переволновалась, ложись-ка. Да уже и стемнело, пора… — сказал Иван Егорович, озабоченно посмотрев на жену. Он лёг в свою кровать, включил настольную лампу, чтобы почитать на ночь, но вскоре сон сморил его, а лампа всё горела.
Нина Ивановна долго стояла у икон, которые ещё со времён её бабушки теснились на потемневших полочках в красном углу, покрытые ткаными вышитыми льняными полотенцами с кружевами…
Затем она подошла к кровати мужа, выключила лампу и, поправив одеяло, прошептала:
— Вот и нас пожалела Богородица… Сама приходила… Счастье-то какое.