Любовью сына жертвуя.

– Жив, здоров! Жив, здоров! Видишь, Поль. Знать, приедет. Как не приехать-то? Дом тут родной.

Только сейчас Вера взглянула на лицо Полины. Сначала, увидев письмо в руках Веры, Поля несказанно обрадовалась. Начала читать, и по ее лицу пробежала неуловимая тень.

Она взглянула на обратную сторону листка, вернула письмо и продолжила развешивать белье.

– Хорошо, что жив, здоров! Вот и ладно, – сказала как-то растерянно.

Вера моментально поняла в чем дело, и удивилась сама себе – она так обрадовалась долгожданной весточке от сына, что даже не подумала о том, почему ж Иван ни единым словом не обмолвился в письме о Полине.

Вера посмотрела на девушку, и начала оправдывать сына.

– Ну, так смотри, дочка. Он же на скору руку писал…просто, чтоб весточку кинуть. Может и тебе напишет вскорце.

– Может, теть Вер. Спасибо, что прибегли. Сейчас довешаю, пойдёмте отобедаете. Бабуля такую кашу в печи сварила, пальчики оближешь. Меня ждала.

Но то ли от нахлынувшей с письмом новости, то ли от неловкости за сына, есть не хотелось. Вера обедать не пошла, направилась домой.

Весь вечер она перебирала строчки сыновнего письма, вчитывалась, подносила к лицу, хотела почуять его запах. Делала это и через неделю, и через месяц.

Сын у Веры был единственный. Рано умер муж – придавило на лесопилке ещё по молодости, в больницу ехать отказался, а когда увезли – уж поздно было.

Иван рос на радость матери. Откровенный и ласковый. Любил музыку, песни. И в хозяйстве был спор. Случалось, вернётся она поздно, а он уж и свиней покормил, и дров нарубить, и кашу сварил. А на столе – цветы.

Любил он цветы. Ещё маленьким перепало ему однажды за то, что ветки яблоневые наломал и в вазу поставил.

С Полей они дружили ещё со школы. Уже в школе оба подрабатывали в колхозе, бегали вместе в клуб. Поля как дочка уже была. В школе ль проблемы, или драка какая у Ваньки – мать все от Полины узнавала.

Жила Полинка с бабушкой Дусей. Мать ее уехала когда-то на заработки, да там и осталась, другую семью завела. Дочь забрать хотела, но бабка Дуся – суровая, не отдала, сказала, что сама вырастит. Так Полина тут в поселке и осталась.

А четыре года назад проводили Ивана в армию. Как положено провожали – полон дом гостей. Ох, и устала Вера в тот день. Но рядом была Полинка, летала, как синичка, и нет-нет, да и появлялись на лице её лёгкие девичьи слезы – парня в армию провожала, в морфлот на три года.

Все знали, уверены были – Полина дождется. Правильная она, и про любовь их в поселке знали, искренняя и красивая любовь. Никто не сомневался. Никаких сплетен вокруг их не было, ничей недобрый взгляд не пересекал их пути.

Да и пара была красивая. Иван – светловолосый, широкоплечий, с открытым весёлым взглядом, а Полина – высокая, стройная, с дугообразными бровями, карими глазами, приятной черной родинкой сбоку на подбородке, прямым ровным пробором смолистых черных волос над высоким лбом.

Такая красота, как у Полины, могла б и зародить излишнюю уверенность в себе, надменность, но этого у Поли не было. Она была приветлива, мила, хозяйственна, вела себя ровно и просто.

 

 

Прибегала к Вере на дела огородные, то ягоды собрать, то грядки прополоть.

Первый год Иван писал часто. И матери писал, и Полине. А через год вдруг пропал месяца на три. Полевая почта получала запросы и письма от матери и невесты, но ответа не было. И только через три месяца – короткое сухое письмо матери.

Письма шли реже и реже. Стали они какими-то скупыми, скучными, как отписки. Особенно расстраивалась Полина. Она решила, что у него депрессия, усталость от тяжёлой службы, заваливала его посланиями, отправляла посылки и даже собиралась ехать сама, но так и не уехала – Иван написал, что ехать не надо, он сменил место службы.

Почему не пишет подробности? Неужели уж такая тайна – место службы, чтоб писать не на полевую? Удивляло и то, что Иван пишет так мало, он был большим охотником к письму с описанием деталей, и первый год именно такие письма от него и шли, подробные и очень душевные.

Три года пролетели, а сын не вернулся и писем опять нет. Вера забила тревогу.

Помог председатель, повез сам лично её в областной военкомат.

– Как не помочь, Вера Григорьевна? На таких как ты все наше хозяйство держится.

Вера засмущалась от таких слов. Она ведь и не ради помощи этой работала, не ради похвалы. Просто на рассвете выходила первой на участок, а за ней тянулись и другие бабоньки, а управившись со своей нормой, помогала тем, кто не успевал, у кого дети, кто приболел. В этом и видела смысл всей своей жизни – работа, помощь людям и сын, его счастье.

В военкомате выяснили – со срочной службы сын уволился, но поступил на сверхсрочную. Обещали посодействовать – сына найти, сообщить его адрес.

– Теть Вера! – кричала со двора Катя– дочка почтальонши, – Вам письмо там, вроде от Ивана. Я принесу.

Но Вера уже бежала впереди Катюхи. Схватила на почте конверт и тут же раскрыла. Письмо было неприятное. Иван ругал мать, писал, что досталось ему от начальства за жалобу материнскую в военкомат, прослыл он там плохим сыном.

Сердце Веры забилось, так, что пришлось за него ухватиться, обмякли ноги.

– Что с Вами, Теть Вер? Сядьте-ка вот, – Катерина кружила над ней, подскочила и Шура – почтальонша.

– С Ванькой что?

– Да нет, нет! – Вера отдышалась, – Все в порядке с ним. На сверхсрочную службу пошёл. Только вот навредила я ему … не надо было, а я ….

Почти год писем не было никому. Ни Полине, ни матери. Что только не передумала за это время Вера, тысячу раз перечитывая письма сына.

Обиделся? Но предпринимать что-то уже боялась.

И вот, наконец, письмо. Хорошее. Просит прощения за предыдущее, сообщает, что все у него хорошо, служба идёт успешно.

Вера, получив его по дороге с работы, забежала домой, бросила поросёнку на скорую руку, загнала кур и метнулась в Высоково к Полине. Знала, та как раз дома, на каникулах институтских.

– Жив, здоров! Жив, здоров! Видишь, Поль. Знать, приедет. Как не приехать-то? Дом тут родной.

– Хорошо, что жив, здоров! Вот и ладно, – сказала как-то растерянно.

Ведь в письме ни слова о ней. Отобедать позвала, добрая душа, а в глазах – тоска. Почти четыре года ждёт, а в последнее время ждёт, не получая писем.

А поселок не молчит. Знают уже, что письма редки, что запропал Иван. Полину жалеют, шепчутся за спиной, дают неуместные советы.

И так стыдно Вере стало перед Полей. Так стыдно!

Да что ж это он делает! Ведь как дочка ей Поля уже. Родная … Даже родинка на подбородке её и та – родная. Все кажется Вере, что и у внучки или внука ее вот такая же родинка будет, до чего хороша.

А он … Такую девушку сам из рук выпускает! Такую верную, порядочную и красивую…

Полина за это время заходила к ней лишь пару раз. Обе носили в себе что-то невысказанное, словно стыдились смотреть в глаза друг другу.

А следующее письмо совсем огорчило мать. Так огорчило, что слегла, отказалась идти на работу, хоть и время было уборочное – сентябрь.

И теперь матери все стало ясно – сын писал, что женат. И женился он уж как два года назад. О жене писал мало, написал только, что она служит там же, где и он, только на берегу. И все у них хорошо.

Ясно было для чего написал. Конечно, чтоб сообщила мать это Полине, чтоб та не надеялась, не писала писем. Как бы мимоходом сообщила, или просто пустила по поселку слух…

Самому написать, видно, было ему боязно. Хотя – чего проще. Признайся, прощения попроси. Но это нелегкое дело он передал матери.

Но Вера и понимала сына. Тяжело ему в этом признаться самому. Ей полегче будет.

Она перебирала слова, которые скажет, которые должна сказать Полине. Решила, что пойдет на станцию, встретит её с поезда, когда вернется та с работы, чтоб поговорить по дороге, чтоб уж не тянуть… Полина ещё продолжала обучение в институте, но летом подрабатывала.

На их станции выходили немногие. Вот и сейчас из вагона вышли всего-то человек пять. Полина была одна. С сумкой в руке она прошла мимо, не заметив встречающую её Веру.

Вера окликнула. Полина оглянулась и сразу догадалась – раз встречает её тетя Вера, значит есть вести. И вероятнее всего – плохие.

Горькая болезненная гордость кольнула что-то внутри сердца девушки, сердце заиндевело.

Она ждала, когда тетя Вера подойдет. Стояла и улыбалась натянуто, заправляла за ухо выбивающиеся волосы. Красивая, высокая и такая потерянная и обманутая в надеждах девушка.

– Здравствуй, дочка! – и тут же почувствовала всю неуместность этого обращения.

Готовилась, готовилась к этому разговору, а посмотрела в холодные, смотрящие куда-то вдаль, глаза Полины, поняла, насколько уже та догадалась, и выпалила.

– Прости меня, Поль! Так хотела назвать тебя дочкой. Видит Бог … А он … Женился он, Полечка! Женился.

Губы Полины скривились как-то насмешливо, охолодевшее сердце требовало расплаты, желало отомстить за обиду.

– А я и не набивалась к Вам в невестки, теть Вер. Таких как ваш Иван – пруд пруди. Я ведь ему сказала, что найдется получше, так и … вот и нашелся уже.

Она искусственно как-то засмеялась, отвернулась и пошла дальше по грунтовке. Но Вера опытным взглядом увидела, как болезненно сжались её губы, покраснели глаза, стиснулись руки.

Ей до боли жаль стало девушку, так захотелось обнять, прижать, но она что было сил сдержала себя. А сердце щемило и щемило. Она было тоже пошла за Полиной быстро, надо было ещё сказать что-то недосказанное, успокоить, примириться, но слова не находились, а дыхание участилось.

Вера отстала от быстро идущей Полины, остановилась у телеграфного столба, схватилась за него и расплакалась.

А через пару минут услышала быстрые шаги – Полина вернулась, бросила рядом свой портфель, положила руку Вере на плечо, что-то сказала. Вера обернулась, схватила её за худенькие плечи и зашептала тихо сквозь слёзы и болящее сердце:

– Доченька моя, доченька ты моя …

И Поля уткнулась головой ей в грудь и тоже заплакала.

Они выплакались там на пустой дороге и пошли к домам. И уже, когда расходились, Вера сказала:

– Забудь его, Поленька. Судьба ведь она и есть – судьба. Выходи замуж и будь счастлива.

Сказала это уже спокойно и рассудительно. Зная, что Поля навсегда останется для неё родной душой, как бы не сложилась жизнь.

***

Жизнь опять пошла своим чередом. Теперь уж Вера не ждала Ивана с таким трепетом. Приезжал он лишь раз и то на три дня всего. Никуда не ходил, с друзьями не встречался, но по хозяйству помог хорошо, починил крышу сарая, сделал загородку в свинарнике.

В этот приезд Вера узнала, что есть у его жены Надежды дочка от первого брака и теперь Иван ей за отца. И эту новость Вера восприняла спокойно. Так значит так. Посмотреть на жену Ивана хотелось очень, но ее он не привозил, и мать в гости не звал. Только фотокарточку Вера и видела – пышногрудая, современная и улыбчивая дамочка. Именно дамочка.

– Красивая! Постарше тебя будет? – спросила.

– Немного, на три года всего…

Матери показалось – преуменьшает.

Писал он также редко и скупо. С соседками и на работе говорить об этом сильно она не любила. Обманывать не умела, а жаловаться на сына – последнее дело.

Дом был наполнен до краев звенящей тишиной. Вера сидела у окна и задумчиво слушала её. Думала — передумывала свою жизнь, смотрела на грустную темень, вспоминала дом, наполненный детскими, а потом молодыми голосами. Все вспоминалось, и шалости, и проказы.

И так хотелось, чтоб все это повторилось в этих стенах.

Но дом отвечал гулкой тишиной, лишь ходики на стене стучали, выкладывали мостик между прошлым и будущим.

Полина прибегала изредка, навещала. А через год после того злополучного письма пригласила Веру на свадьбу.

Она к тому времени уже работала в соседнем селе учителем, вот там и встретила свою судьбу. Сергей работал трактористом, скромный, симпатичный. Закрутилось у них все быстро.

Вера отплясывала на свадьбе, веселилась как и положено, а в душе все скребли кошки – вот сейчас бы на место жениха – да её Ивана!

Но глядя на то, как Полинка была счастлива, отходила душой и опять шутила, смеялась, пела и веселилась вместе со всеми, обнимала ревущую от счастья бабу Дусю.

Бабу Дусю через полгода схоронили. До правнуков не дожила. А так ждала! Полинка плакала горестно, Сергей переживал – нельзя так беременным горевать.

Родились у них двойняшки – два мальчонка. И вскоре уже красовались на их подбородках мамины родинки.

В эти родинки Вера их и целовала! До чего хороши!

Приезжала к Поле в помощники, оставляя все свое хозяйство на соседку. А кто ей ещё поможет? Сергеева мать работала в магазине, а там не убежишь. Вот и помогала.

Сергей, хоть и неразговорчивый был, но к Вере привык, относился, как к теще. Порой с ней больше, чем со своей матерью делился. Вера рада была, всегда готова подсказать и по колхозным делам и по домашним.

А он и к ней заезжал. Теперь уж огород Вера сама под осень не копала – договаривались в колхозе и копал Сергей трактором.

Уж три осени так копал.

И вот однажды уж поздней осенью получила Вера известие от Ивана, что приедет. Готовилась, заполнила дом припасами. Очень сына ждала, редкий гость.

А как приехал, бросилась сыну на шею, запричитала. Видно возраст добавлял эмоций, или уж не видела слишком давно.

Иван изменился. Лицо его похудело, помрачнело, замелькала редь в волосах.

Вера даже удивилась тому, что увидела. Но решила, что устал с дороги, начала хлопотать. Он оглядывал дом, присматривался ко всему, как будто видел впервые.

«Тоже, поди, скучает, – решила мать, – Чай ведь родной дом.»

– Ну, как тут в селе? В колхозе?

Вера рассказывала, иногда слишком подробно уходя в детали, потом одергивая себя, понимая, что сын уж многого и многих здесь и не помнит.

– Живём потихоньку. Чего сейчас не жить.

– Как Полина? – спрошено вроде как вскользь, но от Веры не ускользнуло, как ложка с вареньем в руках у сына застыла на мгновение.

– Так ведь писала я – замуж вышла, двое мальчишек у неё, – спросил бы кто другой, Веру б было не остановить, рассказывала бы про детей и про то, какая Полина – умница, и какой Сергей – старательный.

Но вот сейчас ограничилась этой фразой, сжала губы.

– Это хорошо, – ответил сын, и у Веры отлегло.

Ну спросил и спросил. Как не спросить-то?

И она опять защебетала про дела местные.

Иван отмахнулся на вопрос – надолго ли он? Мол, время есть, погощу. Мало рассказывал о семье, сказал только, что с детьми они решили подождать, другие планы.

А Вера потом лежала и думала о том, что и раньше у них тоже были планы, но рождение детей с ними никак не связывалось. Дети – это естественно, коль поженились, а планы планами. Но она была счастлива, что приехал сын, уже думала о том, чем они будут завтракать, очень хотелось, чтоб дома сыну понравилось.

И он – молодец. Сразу принялся за хозяйство, ремонтировал, помогал, на месте не сидел. Вечерами порой навещал друзей-одноклассников. Многие разъехались по соседним сёлам, Иван ездил в гости. Приезжал, правда, нетрезвым, ну, иначе и никак – встретились, выпили. Так уж у них положено.

Курил только много. Не спалось ему ночами. И жила в его глазах какая-то тоска, затаенная боль. В материнском сердце вспыхивала тревога, но за дневными хлопотами и делами она уходила, да и Иван менялся, становился спокойнее и мягче.

Прошла уж неделя, пошла вторая, а Иван так и не говорил, когда собирается уезжать. Не то чтобы Вера ждала этого, просто хотелось определенности.

– Так надолго ли ты, сынок?

– А что, уже надоел?

– Да что ты, Бог с тобой! Оставайся хошь насовсем, твой дом. Коли б семью сюда привез, знаешь, как счастлива бы я б была!

– Семью! – сын хмыкнул, – Мам, если честно, я даже представить не могу, что Ирина сюда поедет жить.

– Да чем это у нас так плохо-то? Места такие, вон – москвичи к нам едут на отдых.

– Ну, отдых отдыхом, а жить. Впрочем…я б остался…

– А семья как же?

– А что семья? Сегодня – есть, а завтра, смотришь, и нет семьи.

– Это как это?

Сын отмахнулся:

– Да ладно, мам, не бери в голову. Это я так.

Но в голову бралось. И опять Вера переживала за сына. Не все, видать, ладно там с женой-то, только не говорит. Но потом он отвлекал её разговорами о тамошней его жизни, об интересной службе на флоте, о море и все вставало на свои места.

Так и хлопотала все дни Вера по хозяйству. Сын в гостях – это ли не счастье.

Выпал первый снежок, начало подмораживать улицы поселка. Сразу стало светлей и радостней. Иван уехал к другу с ночёвкой. Вера с улыбкой отгребала белый лёгкий пушистый снег от сарая рано утром, когда услышала знакомый лязг трактора.

Сергей остановился у двора и как-то необычно резво вошёл в калитку.

И, не здороваясь:

– Теть Вер, я убью его. Вот и Вас не пожалею – убью. Коль ещё раз к Польке сунется, Богом клянусь, топором пришибу!

– Кого? – выдохнула Вера, и вправду не понимая, кого Сергей имеет в виду.

– Сына Вашего, прощелыгу и паскуду! – Сергей бросила на скамью, сел, опершись локтями на колени, опустил голову, проводя рукой себе по волосам.

И тут до Веры, наконец, дошло. Вон оно что?

Она подошла к Сергею, села рядом.

– Вот, значит, как? – только и смогла сказать.

– Вот так, убью! – повторил уже спокойнее Сергей.

Вера помолчала, подумала совсем немного и твердо произнесла.

– Не убивай, Серёж. Уедет он завтра же, а можа и сегодня уж.

– Ага, уедет, – как-то по-мальчишески обиженно произнес Сергей, – Заставишь его! Он как кот на сметану на Польку лыжи навострил.

– Так ведь Полька твоя умная и железная, только с виду мягкая. Неее, ты жене верь, такой жене нельзя не верить. А Иван уедет, обещаю тебе.

Сергей уехал, наверняка, так и не поверив окончательно тетке Вере. Уехал, готовый воевать за счастье свое.

А Вера сначала пошла к сараю, а потом резко повернула и направилась со двора в соседнюю хату. Там у соседа Николая был мотоцикл.

Он упирался, говорил, что по снегу никуда не поедет, но Вера прям чуть не бросилась ему в ноги, и сосед, удивленный такому поведению скромной соседки, уступил.

С осторожностью повез её на станцию. Благо, снег лежал ещё на сырой непромерзшей земле.

На станции Вера купила билет на пять вечера дня сегодняшнего до областного центра, откуда уходили поезда в разные направления. А потом вернулась, удивив Николая, и купила ещё один билет на день завтрашний. Наплевать на затраты, главное, чтоб уехал. Вдруг не вернётся сегодня и вовсе домой.

Но Иван вернулся к обеду. Видно было, что не совсем протрезвевший. На пороге его ждал собранный чемодан. Мать вынимала из печи пироги.

– Пришел? Ну, вот и хорошо, как раз пообедаешь перед дорогой. А я тебе уж все и собрала.

Он непонимающе глянул на свой чемодан, потом снял пальто, сапоги и бухнулся на стул.

– Чего-то я не пойму, мам.

– А чего тут непонятного, уезжаешь ты на пятичасовом. И билет уже есть. Вот пообедаем, пироги с собой, вон в дорогу – целый свёрток.

– Это ещё почему?

– По кочану! – Вера сказала резко и посмотрела сыну прямо в глаза, – Ты чего это удумал, в чужую семью лезть!

– Ааа…, – Иван откинулся на стуле, протянул ноги, – Доложили, значит. Быстро тут у вас.

– У нас быстро, – утвердительно кивнула Вера.

– Да плевать мне на то, что говорят. Могу и в глаза это всему твоему колхозу сказать. Это ты всю жизнь по сторонам оглядываешься, – Иван начал вертеть головой, изображая, – Ка-ак бы чего ни сказали? Ка-ак бы не подумали? А вы только и делаете, что сплетни распускаете!

И Иван так крепко выругался, как никогда.

Вера удивилась его озлобленности, обиделась за односельчан, и ещё за что-то большее обиделась на саму себя. Как так вышло, что это её сын сидит сейчас здесь и так грязно ругается? И жалко ей стало сына очень. Несчастный он.

Она несколько смягчилась, отвернулась к пирогам, но со своего решения не свернула, сыну бросила.

– Собирайся, Иван…

– Гонишь из дому?

– Считай – гоню…

– Говорила же, что это и моой дом, что могу оставааться тут хошь навеки, – он говорил, как напевал, как издевался.

Вера повернулась к нему лицом, держа в руках раскалённую печную кочергу. Кочерга резко в два Вериных шага оказалась у него перед лицом так, что он шарахнулся, чуть не слетел со стула.

– Твой дом будет, когда стыд почуешь, когда человеком станешь! Знай, – она трясла кочергой перед его лицом, – Второй раз Полину в обиду я тебе не дам! Хватит! Натерпелась она стыда от тебя уже!

Иван был ошарашен. Такой мать он никогда и не видел. Видно, сильно накипело там у нее…

Он вскочил со стула, отошёл в сторону. Постоял, поглядел в окно, а потом как-то особенно весело хлопнул себя по коленям и сказал:

– Вот ведь, мать! А мне и вправду надо уезжать. Дела ведь у меня ещё. И хорошо, что гонишь…

– Да не гоню я, просто не делом ты занялся, – бурчала у печки Вера, сама напуганная этим своим действом с кочергой.

– Давай обедать тогда, да и пойду.

– Успеешь ещё, время есть.

Вера и правда сытно накормила сына, навалила всего в дорогу, а когда он начал одеваться, тоже засобиралась.

– А ты куда?

– Провожу.

– Ха! Думаешь, обману, не уеду. Да не ходи, холодно же. Уеду я.

– Прогуляюсь.

Вера обещала Сергею, что Иван уедет, и своими глазами хотела видеть, что обещание свое выполнила.

Иван шёл широко, Вера семенила. В конце концов, он взял ее под руку, чтоб она не упала. Так и шли – суровая мать и гонимый сын.

– Зря ты, мам, пошла. Темнеет ведь, как обратно-то? Одна…скользко. Я б все равно уехал. Полинка же меня погнала к чертям, – сказал он горько, как будто хотел, чтоб мать его пожалела.

– Я и не сомневалась, что погонит. Это ж надо чего удумал! – Вера скользила сильно, к вечеру подморозило.

– Натворил я дел, да?

– Да уж, натворил…

Они ещё подождали поезда, а когда тот показался вдали, на Веру вдруг нашла такая жалость к сыну, такая жалость.

Она заплакала:

– Ванюш, прости меня, ради Христа! Может и не надо тебе уезжать-то? А?

– Надо, мам, надо. Ты права…

– Так ведь несчастный ты, сынок.

– Так ведь и здесь уж нет моего счастья, мам, я проверил – нет. Потерял я его, обломал, как цветы, – он кричал уже сквозь свист поезда и несущийся в лицо снег.

Он запрыгнул в вагон. Поезд понемногу набирал ход. Проводник закрывал двери на ходу, Вера шла следом:

– Ты, пожалуйста, счастлив будь! Пожалуйста, стань счастливым! Ради меня – стань, сынок…

А потом вдруг стало тихо и темно. Несколько вышедших из поезда людей направились в противоположную сторону.

Вера стояла, освещённая фонарем с кружащими под ним мотыльками-хлопьями, оглушенная и онемевшая.

Как же так? Как же это она собственноручно прогнала сына, которого так ждала?

Долгие вечера, долгие месяцы и долгие годы ждала. Как же так? Ведь любовь материнская её так велика!

Слёзы полились сами, а с ними пришло осознание, что надо как-то возвращаться. Она оглянулась на запорошенный белым снегом, но темный уже лес, сделала несколько шагов и поняла – насколько же стало скользко.

Снег припорошил ледок, за фонарем вообще было плохо видно, а она, во всем этом волнении, даже не удосужилась взять фонарик.

Потихоньку, держась за перила, она спустилась с перрона, посмотрела через поле примерно на ту точку, где была их дорога.

И вдруг… увидела фары моргающие ей из лесу. Что это? Неужели …

Она остановилась. Заскрежетал, завелся мотор, темная тень трактора двинулась ей навстречу. Сергей. Тоже, видать, провожал.

И Вера вздохнула с облегчением! Все верно, правильно все.

Теперь осталось и её сыну найти свое собственное счастье…

***

Материнская любовь не только безусловная, она ещё и направляющая…

источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 9MB | MySQL:44 | 0,329sec